Пьеса “Судный день” появилась на свет в 1936 году, когда ее автор, тридцатипятилетний австрийский драматург Эден фон Хорват, переживал крайне тяжелое время. Его положение было действительно отчаянным и почти безнадежным, казалось бы, хуже уже некуда, но петля вокруг него продолжала неумолимо сжиматься. Петля новой Германской империи, Третьего Рейха, продолжала сжиматься и вокруг его отечества, каковым он по праву мог считать и считал не только Австрию, но и всю Центральную Европу, все то немалое пространство, которое при его рождении занимала другая империя — Австро-Венгерская.
Хорват родился на ее окраине, у моря, в 1901 году в городке Фиуме, в настоящее время известном как хорватская Риека. Сын дипломата, он с юных лет имел возможность познакомиться с пестрым полиэтническим и многоязыким миром империи. Хотя, уже будучи взрослым человеком, не испытывал по отношению к ней никаких иллюзий, теплых и ностальгических чувств, он тем не менее воплотил в себе те противоречия, которые способствовали ее крушению, а именно национальные, но воплотил их с иным — положительным — знаком. В отличие от исчезнувшей империи, он сумел использовать ее многонациональность в свою пользу. “Я представляю собой типичную австро-венгерскую помесь: венгерскую, хорватскую, чешскую, немецкую...”, — писал о себе Хорват. Эта безродность, или, скорее, наоборот, многородность, делала Хорвата, по словам его коллеги и друга Франца Чокора, “австрийцем в сверхнациональном смысле слова”. Но она же имела решающее значение для Хорвата как для мастера слова. Его видение мира определялось не только и не столько “помесью” кровей, но “помесью” языков, которые впитывал Хорват с малых лет. Именно эта речевая полифония способствовала формированию той особой языковой чуткости Хорвата, которая позволила ему в качестве драматурга создавать на сцене сложный разностилистический мир, где особенности языка героев, вообще форма и способ речи были призваны усиливать социальную проблематику, углублять и обострять ее. Именно через язык Хорват, как писал исследователь его творчества Ю.И. Архипов, “показал сами социальные процессы”, в чем, безусловно, заключалось новаторство драматурга, оцененное в полной мере, впрочем, только во второй половине XX века.
Жизнь в Австро-Венгерской империи начиналась, таким образом, для Хорвата многообещающе и интересно. Служба отца на дипломатическом поприще позволяла ему много путешествовать, семья постоянно переезжала: Белград, Будапешт, Мюнхен, Братислава, Вена — вот только основные точки на этом пути. Но если детские и юношеские путешествия (пусть и осуществляемые не по собственной воле) приносили Хорвату радость познания мира, то начиная с 1933 года уже другая — злая, воля обрекла Хорвата на путешествия иного рода, приносившие значительно меньше удовольствия. Он покинул Германию вскоре после памятного январского факельного шествия нацистов, праздновавших приход Гитлера к власти, уехал из Австрии, как только она была аннексирована Рейхом (1938). Эта злая воля претворила странствования свободного художника в скитальчество, а иногда и бегство, как, например, в 1936 году, когда он, приехав в Германию навестить родителей, немедленно получил предписание покинуть пределы Третьей Империи в двадцать четыре часа. Тем не менее, несмотря на все невзгоды, депрессию, финансовые проблемы, запрет постановок в Германии, отказ крупных австрийских театров от его пьес, именно в этот 1936-й и последующие два года он продолжал интенсивно и плодотворно работать, поскольку только в работе находил отдохновение и смысл. “Боже, что за времена! — восклицал он в марте 1938 года в письме Чокору, и в качестве спасительного средства от них называл работу. — Главное — это работать! И еще раз: работать! И снова: работать!” Результаты этой работы, правда, Хорвата совершенно не утешали. В те же годы с трудом устроилось несколько премьер его пьес, и все они осуществились, разумеется, за пределами Германии; в Австрии случались совсем редкие, да и то однократные постановки. В 1938 году, понимая, что и Австрии приходит конец, Хорват покинул ее. Он прямо-таки метался по Европе: Будапешт, Прага, родной Фиуме, Венеция, Милан, Цюрих, Амстердам... Казалось бы, уже вырвался на свободу, но, будучи проездом в Париже, 1 июня 1938 года погиб вследствие несчастного случая...1 Времени, в отличие от пространства, ему было отмерено немного. Если отсчитывать его творческий путь с первых юношеских проб пера, то он продолжался менее двадцати лет, за которые он написал семнадцать пьес, ставших крупным и оригинальным явлением во всей европейской драматургии, а также три романа. Так между двумя империями и двумя мировыми войнами уместился творческий и жизненный путь Хорвата.
Личная и писательская судьба Хорвата оказалась в предельной зависимости от тех процессов, на которые он, разумеется, не мог повлиять, но об опасности которых предупреждал, когда они еще были только в зачатке. Он был одним из первых, кто, не таясь, честно и бескомпромиссно указал на опасность фашизма. Уже в конце 1920-го тревожно и предупреждающе зазвучали его пьесы, но время, в которое он жил и творил, не слышало или не хотело слышать его голос. Он не пользовался при жизни особой славой и большим успехом, по достоинству был оценен только после войны, но его остроактуальные драматические работы в те годы имели резонанс именно как социальные и политические высказывания. Текущая повестка дня диктовала ему проблемы, которые он, облекая в своеобразные сюжеты, вскрывал и разоблачал в острой, даже жесткой, не лишенной сатирического оттенка форме. Что касается художественной стороны его творчества, то и здесь очевидно, какое своеобразное воплощение получили в его пьесах актуальные художественные устремления. В его драмах отчетливо звучит экспрессионистское начало, но при этом он отдал значительную дань и документализму, и “новой деловитости”, хотя, разумеется, ни в одно из этих направлений его творчество не укладывается. Даже в рамках этих новых и экспериментальных движений он продолжал поиски на свой лад, работая как с формой, так и с языком и пребывая в постоянном поиске адекватных для передачи той новой реальности средств.
Все главные произведения Хорвата переведены на русский язык. Составленный Ю.И. Архиповым сборник пьес вышел в издательстве “Искусство” еще в 1980 году. Можно было бы сказать, что Хорват-драматург представлен русскоязычному читателю во всем своем многообразии2. Но в этом сборнике отсутствует пьеса “Судный день”, представляющая нам несколько иного Хорвата: не социального, не политического и не остроактуального. Нельзя сказать, что она стоит абсолютным особняком в его творческом наследии, в формальном отношении она имеет узнаваемые хорватовские особенности и черты. Но она же является ярким свидетельством мировоззренческого сдвига, даже перелома у Хорвата. В сфере его интересов здесь оказываются не общественные процессы и политические явления, а простой человек как таковой, вне всякого социального контекста, живущий своей простой и незамысловатой жизнью. Но оказывается, что и такой человек таит в себе до поры до времени злой, низкодушный, подлый, деструктивный потенциал, и быт, оказывается, тоже наполнен искушениями, и даже самое безобидное действие может привести к катастрофе: сначала к железнодорожной, а потом к морально-нравственной, как это изображено в пьесе. И как прежде Хорват обличал или даже приводил к моральному суду целые классы, политические движения, социальную несправедливость вообще, так и здесь он выставляет на сценический суд отдельного человека. Эта пьеса — еще одна вариация на тему преступления и наказания, где наказание наступает не в юридическом смысле, но в метафизическом, даже мистическом. “Мистерией внеличной человеческой вины” назвал ее один из рецензентов и он же обозначил ее жанровые особенности: “драматическое смешение реалистичности, демонизма и сверхъестественного”. Понятие вины и ответственности за происходящее вокруг не ново для драматургии Хорвата, но оно не было столь резко сформулировано, столь явно, определенно и конкретизированно выражено, оно распространялось на определенные общественные слои и сообщества и тем самым дробилось, размывалась и словно растворялось в массе причастных. В “Судном дне” он однозначно определил субъект и объект виновности — человек; и всякий отдельный человек должен нести ответственность за свои поступки и тем более проступки, даже если к ним привела не собственная воля, а стечение обстоятельств.
Первоначальная сценическая история пьесы имеет очень символическое значение. Ее премьера состоялась еще при жизни автора — в 1937 году в чешской Остраве. Она стала последней поставленной при жизни автора пьесой, но она же стала первой пьесой Хорвата, поставленной сразу же после войны в Вене — в декабре 1945 года. Сохранилась одна-единственная рецензия о постановке в Остраве, которая при всей скудости информации позволяет нам узнать, что эта пьеса — “поистине большое произведение”, но публика была немногочисленна, поэтому ни о каком успехе не могло быть и речи. Венская же постановка, напротив, имела огромный успех. И дело здесь не в том, что в чешской Остраве не смогли ее понять и оценить, а в немецкоязычной Вене поняли и оценили, — дело, разумеется, в том опыте катастрофы, которую пережили и Вена, и Острава, и Будапешт, и Мюнхен и множество других городов Центральной Европы, столь любимой Хорватом, и том новом понимании ответственности за происходящее в родном городе, стране, мире.
В 1960-е годы, когда Хорват был возведен в ранг национального классика, “Судный день” ставили чаще, чем любую другую его пьесу. Она продолжает свою жизнь и в современном театре — только за последнее время ее ставили в Аугсбурге, Бремерхафене, Регенсбурге (Германия), Вене, Инсбруке, Куфштайне (Австрия), Санкт-Галлене (Швейцария), Лондоне и других городах. Пьеса была пять раз (!) экранизирована (в Германии, 1957 и 1961 годы, Австрии, 1960 и 2007, Бельгии, 1970). На ее сюжет написана одноименная опера, поставленная в 1980 году в Мангейме.
1 О том, как могла бы сложиться жизнь Хорвата, не окажись он в тот летний грозовой день под рухнувшим каштаном на Елисейских Полях, рассказывает пьеса Кристофера Хэмптона “Сказки Голливуда”: эмигрировал в Америку, попал в Голливуд… путь, естественный для многих немецкоязычных писателей, деятелей культуры того времени. К. Хэмптон, известный английский драматург и киносценарист, дважды удостоенный “Оскара”, называл Хорвата одним из своих любимых авторов и перевел на английский язык четыре его пьесы. Название одной из них — “Сказки Венского леса” перекликается с фантазией о спасенном Хорвате. “Сказки Голливуда” были напечатаны «Современной драматургией» (№ 6, 1988) и поставлены в академическом Малом театре СССР (1989, режиссер Б. Львов-Анохин). (Здесь и далее прим. ред.)
2 Однако нашим зрителям он практически неизвестен. Только после того, как на Чеховском фестивале 2010 года парижский театр “Де ля Виль” показал спектакль по пьесе Хорвата “Казимир и Каролина”, ее включили в репертуар Театр им. Ленсовета и Омский драматический.